ГОРОД

Фото Олега ЛАЗАРЕВА

ИТАК, БЫЛ БЕ­ЛЫЙ, МОХ­НА­ТЫЙ ДЕ­КАБРЬ. ОН СТРЕ­МИ­ТЕЛЬ­НО ПОД­ХО­ДИЛ К ПО­ЛО­ВИ­НЕ. УЖЕ ОТ­СВЕТ РОЖ­ДЕ­СТ­ВА ЧУВ­СТ­ВО­ВАЛ­СЯ НА СНЕЖ­НЫХ УЛИ­ЦАХ…

«…Как мно­го­ярус­ные со­ты, ды­мил­ся и шу­мел и жил Го­род. Пре­крас­ный в мо­ро­зе и ту­ма­не на го­рах, над Дне­пром. Це­лы­ми дня­ми вин­та­ми шел из бес­чис­лен­ных труб дым к не­бу. Ули­цы ку­ри­лись дым­кой, и скри­пел сби­тый ги­гант­ский снег. И в пять, и в шесть, и в семь эта­жей гро­моз­ди­лись до­ма. Днем их ок­на бы­ли чер­ны, а но­чью го­ре­ли ря­да­ми в тем­но-си­ней вы­си. Це­поч­ка­ми, сколь­ко хва­та­ло глаз, как дра­го­цен­ные кам­ни, си­я­ли эле­к­т­ри­че­с­кие ша­ры, вы­со­ко под­ве­шен­ные на за­ко­рюч­ках се­рых длин­ных стол­бов. Днем с при­ят­ным ров­ным гу­де­ни­ем бе­га­ли трам­ваи с жел­ты­ми со­ло­мен­ны­ми пух­лы­ми си­де­нь­я­ми, по об­раз­цу за­гра­нич­ных. Со ска­та на скат, по­кри­ки­вая, еха­ли из­воз­чи­ки, и тем­ные во­рот­ни­ки – мех се­ре­б­ри­с­тый и чер­ный – де­ла­ли жен­ские ли­ца за­га­доч­ны­ми и кра­си­вы­ми.
Са­ды сто­я­ли без­молв­ные и спо­кой­ные, отяг­чен­ные бе­лым, не­тро­ну­тым сне­гом. И бы­ло са­дов в Го­ро­де так мно­го, как ни в од­ном го­ро­де ми­ра. Они рас­ки­ну­лись по­всю­ду ог­ром­ны­ми пят­на­ми, с ал­ле­я­ми, ка­ш­та­на­ми, ов­ра­га­ми, кле­на­ми и ли­па­ми.
Са­ды кра­со­ва­лись на пре­крас­ных го­рах, на­вис­ших над Дне­пром, и, ус­ту­па­ми под­ни­ма­ясь, рас­ши­ря­ясь, по­рою пе­с­т­ря мил­ли­о­на­ми сол­неч­ных пя­тен, по­рою в неж­ных су­мер­ках цар­ст­во­вал веч­ный Цар­ский сад. Ста­рые сгнив­шие чер­ные бал­ки па­ра­пе­та не пре­граж­да­ли пу­ти пря­мо к об­ры­вам на страш­ной вы­со­те. От­вес­ные сте­ны, за­ме­тен­ные вью­гою, па­да­ли на ни­жние да­ле­кие тер­ра­сы, а те рас­хо­ди­лись все даль­ше и ши­ре, пе­ре­хо­ди­ли в бе­ре­го­вые ро­щи, над шос­се, вью­щим­ся по бе­ре­гу ве­ли­кой ре­ки, и тем­ная, ско­ван­ная лен­та ухо­ди­ла ту­да, в дым­ку, ку­да да­же с го­род­ских вы­сот не хва­та­ет че­ло­ве­че­с­ких глаз, где се­дые по­ро­ги, За­по­рож­ская Сечь, и Хер­со­нес, и даль­нее мо­ре.
Зи­мою, как ни в од­ном го­ро­де ми­ра, упа­дал по­кой на ули­цах и пе­ре­ул­ках и верх­не­го Го­ро­да, на го­рах, и Го­ро­да ни­жне­го, рас­ки­нув­ше­го­ся в из­лу­чи­не за­мерз­ше­го Дне­п­ра, и весь ма­шин­ный гул ухо­дил внутрь ка­мен­ных зда­ний, смяг­чал­ся и вор­чал до­воль­но глу­хо. Вся энер­гия Го­ро­да, на­коп­лен­ная за сол­неч­ное и гро­зо­вое ле­то, вы­ли­ва­лась в све­те. Свет с че­ты­рех ча­сов дня на­чи­нал за­го­рать­ся в ок­нах до­мов, в круг­лых эле­к­т­ри­че­с­ких ша­рах, в га­зо­вых фо­на­рях, в фо­на­рях до­мо­вых, с ог­нен­ны­ми но­ме­ра­ми, и в стек­лян­ных сплош­ных ок­нах эле­к­т­ри­че­с­ких стан­ций, на­во­дя­щих на мысль о страш­ном и су­ет­ном эле­к­т­ри­че­с­ком бу­ду­щем че­ло­ве­че­ст­ва, в их сплош­ных ок­нах, где бы­ли вид­ны не­ус­тан­но мо­та­ю­щие свои от­ча­ян­ные ко­ле­са ма­ши­ны, до кор­ня рас­ша­ты­ва­ю­щие са­мое ос­но­ва­ние зем­ли. Иг­рал све­том и пе­ре­ли­вал­ся, све­тил­ся и тан­це­вал и мер­цал Го­род по но­чам до са­мо­го ут­ра, а ут­ром уга­сал, оде­вал­ся ды­мом и ту­ма­ном.
Но луч­ше все­го свер­кал эле­к­т­ри­че­с­кий бе­лый крест в ру­ках гро­мад­ней­ше­го Вла­ди­ми­ра на Вла­ди­мир­ской гор­ке, и был он ви­ден да­ле­ко, и ча­с­то ле­том, в чер­ной мгле, в пу­та­ных за­во­дях и из­ги­бах ста­ри­ка-ре­ки, из ив­ня­ка, лод­ки ви­де­ли его и на­хо­ди­ли по его све­ту во­дя­ной путь на Го­род, к его при­ста­ням.
Зи­мой крест си­ял в чер­ной гу­ще не­бес и хо­лод­но и спо­кой­но ца­рил над тем­ны­ми по­ло­ги­ми да­ля­ми мос­ков­ско­го бе­ре­га, от ко­то­ро­го бы­ли пе­ре­ки­ну­ты два гро­мад­ных мос­та. Один цеп­ной, тяж­кий, Ни­ко­ла­ев­ский, ве­ду­щий в сло­бод­ку на том бе­ре­гу, дру­гой – вы­со­чен­ный, стре­ло­вид­ный, по ко­то­ро­му при­бе­га­ли по­ез­да от­ту­да, где очень, очень да­ле­ко си­де­ла, рас­ки­нув свою пе­с­т­рую шап­ку, та­ин­ст­вен­ная Моск­ва».

Ми­ха­ил Бул­га­ков, «Бе­лая гвар­дия»