Ирина КВАТЕЛАДЗЕ
Известная детская писательница Ирина Токмакова сказала о художнике Ольге Ионайтис такие слова: «Детская книга без художника – такой же абсурд, как костер без огня или лето без солнышка. В детской книге иллюстратор всегда соавтор. Ольга – художник, который, с одной стороны, досконально понимает авторский текст, а с другой – замечательно чувствует маленького читателя-зрителя. Поэтому ее иллюстрации – это и развитие авторского замысла, и вместе с тем веселая и увлекательная игра с ребенком».
Всех ее героев – рыцарей и принцесс, гномов и карликов, птичек, рыбок и жучков, а также мальчиков и девочек – объединяет единый стиль, неповторимый и узнаваемый. Книжки, проиллюстрированные этим художником, не остаются незамеченными.
Они запоминаются, и, пролистав одну, потом уже около каждого лотка с детской литературой непроизвольно ищешь этих человечков, эти цветы и деревья, нарисованные в удивительной, неподражаемой манере и с такой трогательной интонацией.
Но сама она считает, что ее лучшая картинка – это дочь Николина. Она «рисует» ее вот уже 17 лет, и, похоже, в результате из нее тоже выйдет художник.
ОЛЬГА, КОГДА ТЕБЕ СТАЛО ПОНЯТНО, ЧТО ТЫ РАСТИШЬ ИЗ СВОЕЙ ДОЧЕРИ НИКОЛИНЫ ХУДОЖНИКА?
– Ольга ИОНАЙТИС: Из нее никогда не растили художника специально. Она рисовала всегда, но никто не предполагал, что это будет профессией. Потому что художник – это такое дело, которое нужно выбрать самому. Подпихивать, пинать в спину, решать за тебя – безнадежно. В пятом классе ее отдали в районную художественную школу…
– Николина: В третьем…
– О.И.: Ну да… Она проходила целый год вполне удачно. Ее все устраивало. Ватманский лист, гуашь – и все замечательно. Каждый ребенок любит выплескивать свои фантазии. Но эксплуатация детского внутреннего чутья без грамотного обучения конечна. На следующий год ей снова выдали ватманские листы – один, второй… А потом меня вызывает преподаватель и говорит: «У вашей дочери наклонности какие-то странные. Она хочет знать, что такое перспектива и как правильно рисовать человека». Вот тогда я и поняла, что она будет художником. Потому что стремление узнать правила – это уже ремесло.
А ТЫ КОГДА ПОНЯЛА, ЧТО БУДЕШЬ ХУДОЖНИКОМ?
– Н.: Это трудный вопрос. Это произошло само собой. Как, допустим, из знакомого человека получается друг. Постепенно стала отдавать этому больше времени. А в этой школе (Московский академический художественный лицей при Московском академическом художественном институте имени Сурикова. – Прим. ред.) это сделали просто необходимостью. Почти как воздух. Идешь и думаешь: какое красивое сочетание неба с домиком. И так во всем.
ПЕРЕХОД ИЗ ОБЫЧНОЙ ШКОЛЫ В ЛИЦЕЙ БЫЛ ПРОБЛЕМАТИЧЕН?
– Н.: Это было просто следующей ступенью соединения с этой профессией.
– О.И.: Я бы сказала – со средой. У меня было ощущение, что ее взяли из неблагоприятной среды и поместили в ее родную. Как рыбку – из болотца в море. Было ощущение, что в этой школе она была всегда.
ТАМ ОНА БЫЛА ЧУЖАЯ?
– О.И.: Ну что-то вроде того. Не то чтобы ее там не любили. Этого, конечно, не было. Но она все время была как белая ворона. Ее интересовали вещи, которые не интересовали большинство ее одноклассников.
ЭТО БЫЛО ТЯЖЕЛО? ТЫ ОЩУЩАЛА ДИСКОМФОРТ?
– Н.: Да нет… Я же не знала, что может быть по-другому. Дискомфорт? Наверное, ощущала. Но если бы было, с чем сравнить, я бы ощущала больший дискомфорт. Потом уже, когда я перешла в эту школу, я удивлялась, как я могла жить в той.
ЭТО ТЯЖЕЛО, КОГДА МАМА ТОЖЕ ХУДОЖНИК?
– Н.: Судя по разнице в возрасте, скорее это я тоже художник. Я думаю, это ей тяжело, что я тоже художник. Потому что два художника в доме…
– О.И.: Это очень много грязи! Это угроза для жилья. Ковер в масле, все вокруг испачкано. Даже ручки дверные тоже грязные (смеется)…
НУ, А ВСЕ-ТАКИ – ДВА ХУДОЖНИКА В ОДНОМ ДОМЕ? МАМА И ДОЧЬ?
– О.И.: Очень сложно, когда путаются ролевые установки. Ведь можно быть либо мамой, либо учителем. Быть и тем и другим – невозможно. Чем хороша ее школа: я могу не быть учителем. Я могу оставаться мамой.
НО ВЕДЬ ТЫ ЖЕ ВСЕ РАВНО ВЛИЯЕШЬ КАКИМ-ТО ОБРАЗОМ?
– О.И.: Скорее – пытаюсь. Но думаю, что это влияние происходит, скорее, не касаемо меня. Мне в детстве тяжело пришлось. Мои родители – не художники. А я как-то очень рано решила, что буду именно художником, знала, что им стану. Я очень долго переживала, потому что не могла понять, вот у соседской девочки получается такой яркий рисунок карандашом, а я сколько ни вожу по бумаге, у меня все бледная немочь. И только много позже узнала, что карандаши бывают разной мягкости и бумага тоже бывает разная. А для нее это было естественным с самого рождения. Лучшие карандаши, лучшие кисти, лучшие краски. Я ведь уже знала, чем лучше работать. Вот такое подспорье. Ну и еще, наверное, отношение к работе. Она ведь постоянно видит, как я работаю.
ТЕБЕ МЕШАЛО КОГДА-НИБУДЬ, ЧТО ВЫ СОВПАДАЕТЕ В ПРОФЕССИИ?
– О.И.: Наоборот, я страшно горжусь тем, что из нее получается. Я бы сказала, что она существенно сильнее меня. И, возможно, это лучшая картинка, которую я нарисовала в своей жизни. Именно ребенок. Я думаю, что мне есть чем гордиться. Я абсолютно убеждена, что каждый человек в своей жизни расставляет приоритеты. Возможно, у меня не самый творческий подход в этом смысле. Я все-таки сначала мама, потом женщина и жена, а уж после – художник. В таком вот порядке. Самое забавное, что одно другому абсолютно не мешает – в моей душе, по крайней мере.
ТЕБЕ ПРИШЛОСЬ ОТ ЧЕГО-ТО ОТКАЗАТЬСЯ?
– О.И.: Нет.
НЕ МОЖЕТ ТАКОГО БЫТЬ. ДВА ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ОДНОЙ ТВОРЧЕСКОЙ ПРОФЕССИИ НА РАЗНЫХ ВОЗРАСТНЫХ ОТРЕЗКАХ – КОГДА ОДИН ОТ ДРУГОГО ЗАВИСИТ. ПО-ЛЮБОМУ ТЕБЕ ПРИШЛОСЬ ОТ ЧЕГО-ТО ОТКАЗАТЬСЯ. ЗАКОНЫ ЛОГИКИ ТАКОВЫ.
– О.И.: (Задумчиво.) Были перерывы в большом объеме работы. Когда она поступала в школу, я не могла работать так, как обычно. Ее приходилось каждый день возить в школу, а потом забирать. А это довольно далеко. Я не могла взять никакой серьезный, интересный заказ, потому что физически не укладывалась во времени и не могла выдержать сроки. Но я не думаю, что я чем-то сильно поступилась. Это просто был такой промежуток времени, когда приходилось тратить силы на это. И не могу сказать, что я не получала от этого удовольствия. Я в такой школе не училась, и мне было интересно наблюдать этот процесс. Я бы даже сказала, что тоже что-то получила от того, что она поступила в эту школу. Начиная с красок, которые неизвестны широкой публике, и заканчивая техниками, о которых нам не говорили даже в институте. Такое вот взаимное обучение получилось.
ТЕБЕ МЕШАЛО КОГДА-НИБУДЬ, ЧТО МАМА ХУДОЖНИК?
– Н.: Не припомню такого.
НО У МАМЫ ДОСТАТОЧНО ТВЕРДЫЙ ХАРАКТЕР. ТЕБЕ СЛОЖНО С НЕЙ?
– Н.: Иногда преподаватели говорят что-то, и я с ними согласна. А потом приходит мама и говорит, что это все неправильно.
ОНА ОКАЗЫВАЕТСЯ ПРАВА?
– Н.: Я доверяю своему мнению. Но потом, к сожалению, в 80% случаев оказывается, что она была права.
И?..
– Н.: Ну, неприятно, если не послушалась (улыбается). А если послушалась все-таки, то это радует.
КТО ИЗ ВАС СИЛЬНЕЕ КАК ХУДОЖНИК?
– О.И.: Художник учится всю жизнь. А сила приходит с опытом.
Н.: Конечно, мама. Даже если бы я была гением, то вряд ли была бы сильнее человека, у которого гораздо больший стаж в профессии.
– О.И.: Она имеет в виду профессионализм.
А потенцию измерить невозможно.
ВЫ ВСЕ ВРЕМЯ ГОВОРИТЕ О ШКОЛЕ. У ТЕХ, КТО ТАМ УЧИТСЯ, ЕСТЬ КАКИЕ-ТО ПРЕИМУЩЕСТВА?
– О.И.: Она формирует адекватный взгляд на себя. Это очень важно для человека творческой профессии. Это школа для очень сильных, одаренных ребят, которые хотят много работать. В обычной художественной школе она была бы звездой. И, главное, считала бы, что таковой и является. И потом это было бы очень сложно исправлять. Если не невозможно. А у них там все такие. И там от звездной болезни отучают напрочь. Да, ты на голову выше всех остальных. Но рядом еще десять точно таких же. Так что об исключительности речь не идет.
ТО ЕСТЬ У ТЕХ ДЕТЕЙ, КОТОРЫЕ В ТАКОЙ ШКОЛЕ НЕ УЧАТСЯ, ВОЗНИКАЮТ ПРОБЛЕМЫ?
– О.И.: Я думаю, да. У ребенка идет переоценка собственных способностей. Все-таки надо расти в среде себе подобных. Иначе возникает иллюзорное ощущение собственной гениальности. Причем это касается не только художников, но и музыкантов, танцоров, математиков, если хочешь.
– Н.: А у нас такая здоровая конкуренция.
А МЕЖДУ ВАМИ СУЩЕСТВУЕТ КОНКУРЕНЦИЯ?
– О.И.: Нет, никакой.
– Н.: Мы абсолютно разными вещами занимаемся.
– О.И.: У нас совершенно разные направления. К тому же я мать. Может быть, отец реагировал бы иначе. Материнская гордость – вещь такая совершенно огромная. Если она пойдет дальше меня, то я буду только счастлива.
НО ОТЕЦ У НЕЕ ТОЖЕ ХУДОЖНИК. КАК ОН РЕАГИРУЕТ?
– О.И.: Он, конечно же, тоже гордится.
Н.: Он считает, что я очень многое унаследовала от него.
ТЫ ОТНОСИШЬСЯ К ЭТОМУ С ИРОНИЕЙ?
– Н.: Нет, я, безусловно, унаследовала какие-то дарования и от мамы, и от папы. Но больше всего мне нравятся работы дедушки, особенно в молодости. Как художник он мне ближе всего. Его работы очень эмоциональные, яркие, искренние.
А ТЕБЯ КАК МАТЬ ЭТО НЕ ЗАДЕВАЕТ?
– О.И.: Нет. Она действительно унаследовала от деда очень хорошие живописные качества. Она их периодически боится, пугается, разводит грязь на работах. Но по большому счету видение цвета у нее очень хорошее.
ОНА БУДЕТ ПОСТУПАТЬ НА ЖИВОПИСЬ?
– О.И.: Нет, на графику. Я не очень понимаю, что можно делать сейчас живописцу в этой стране. На набережной стоять? А книжная графика – это прикладная профессия, которая при нормальном трудолюбии и адекватной оценке собственных способностей может обеспечить вполне стабильный заработок. Возможно, именно работа в вольном режиме и позволяет мне оставаться одновременно и матерью, и женщиной, и художником. В Москве много хороших издательств, со многими из них я работаю напрямую, с какими-то – через агентство «Норд» Наталии Будур.
Мне вообще нравится работать с агентствами. Они дают более стабильный приток работы и некоторую иллюзию защищенности и корпоративности. Последние годы я много работаю с Южной Кореей – либо через корейских агентов, либо через агентство «ПИАРТ» Ирины Павлючик, которое предлагает русских художников за рубеж. Единственное, что очень важно, – это жесткий самоконтроль. Когда получаешь заказ на три-четыре месяца, никто не стоит у тебя за спиной и не проверяет, сколько ты сделал сегодня. Но придет срок сдачи работы, и спросят все. Поэтому если правильно организовать свое время, то его хватит на все – и работу сделать, и пирожок испечь, и пейзажик для себя написать. Я знаю, что ей все равно захочется писать пейзажи, потому что ей это больше всего нравится. Так это можно делать параллельно.
ТО ЕСТЬ В РЕЗУЛЬТАТЕ ОНА ВСЕ РАВНО БУДЕТ ЗАНИМАТЬСЯ ТЕМ, ЧЕМ ЗАНИМАЕШЬСЯ ТЫ?
– О.И.: В плане основного заработка – да. Но это все равно будет в иной плоскости, нежели у меня. Она на диплом выбрала иллюстрировать Достоевского «Преступление и наказание». Я бы в жизни это не взяла. А ей интересно, и главное – у нее получается.
НАСКОЛЬКО МАМА ВАЖНА В ЖИТЕЙСКОМ, В ПРОФЕССИОНАЛЬНОМ ПЛАНЕ? В ПЛАНЕ ПЕРСПЕКТИВ НА БУДУЩЕЕ?
– Н.: Насколько она сможет мне помочь в дальнейшем?
НЕТ. НАСКОЛЬКО ТЫ СМОЖЕШЬ БЕЗ НЕЕ ОБОЙТИСЬ?
– Н.: Я думаю, что каждый человек в определенный период хочет встать на ноги, стать самостоятельным. Если мама перестанет помогать, то на моем творчестве это не отразится. Я вполне могу сама организовать свое время. Возможно, мне будет сложнее расти в профессиональном плане. В узком мире художников рекомендация, помощь в поиске работы значит очень многое. К сожалению, я не очень уверенный в себе человек и мне нужно услышать чье-то мнение. Дома мамино мнение бывает очень кстати.
– О.И.: Хотя отмахнуться от маминого мнения – это святое (улыбается).