ПАПЫ, МАМЫ И Я – ШВЕДСКАЯ СЕМЬЯ

Ольга НЕКРАСОВА, социолог, кандидат философских наук

Лет тридцать назад подруга детства выходила замуж за учившегося у нас польского студента. По большой любви, ибо был он глубоко порядочен, домовит и нежен. А главное, разительно отличался от наших комсомольских вожаков, которые лишний раз перед девушкой дверь не откроют.

Но это лирика. А вот социология. На свадьбу из сильно европейской для нас тогда Польши приехало аж четверо (!) родителей жениха: отец с мачехой и мать с отчимом.

Обе пары были милы, образованны, предельно интеллигентны, сердечно друг к другу относятся и обожают общего сына. Оба отца приложили усилия, чтобы отправить его учиться в советский вуз, для них тогда престижный. Все приехали с деньгами, подарками невесте и ее родне. И, мягко говоря, умиления не встретили.

Московские родственники усиленно делали вид, что все понимают. Но старались на новую родню лишний раз не смотреть.

Ярославские же так и просто были шокированы царившим в зарубежной семье согласием. И по всем-то вопросам у них было взаимное понимание – и у кого молодожены будут первыми гостить, и куда их отправить в немыслимое тогда для нас свадебное путешествие… По их понятиям, прежние супруги при встрече должны были устроить шумные разборки для собственного удовольствия и развлечения гостей.

Копнув поглубже, обнаружим, что пятьюдесятью годами раньше такие отношения никого бы не потрясли. Вспомним, что комсомольцы 20-х, «резерв партии», считали знаком прогрессивной семьи брак вовсе без регистрации. А что? Все в духе рассуждений классиков марксизма об «общности жен» и борьбы с «поповщиной», куда включались и православные семейные традиции.

Я еще застала, как эхо былой вольности нравов, престарелых «молодоженов», которые прожили вместе несколько десятилетий и решили наконец пойти в загс. Ибо фактический брак уже именовался сожительством и стал привилегией маргиналов, а для людей с минимальным общественным весом влек за собой шитье аморалки.

Конечно, тут сыграл роль сталинский послевоенный курс на укрепление советской семьи. Однако сексуальная революция 20-х коснулась в основном городов и не разрушила православной семейной традиции в целом.

А в православной-то традиции жениться – это на всю жизнь. Стало быть, нарушитель клятвы, данной перед алтарем (или перед заменяющим его столом регистраторши в загсе), есть клятвопреступник и негодяй. И разговор с ним короткий. Если разошлись – день в день алименты и два часа в неделю встреч с детьми по приговору суда. Эпитеты – «мой бывший придурок», «моя бывшая психопатка». Или того хлеще – «твой идиот приходил», «твоя кобра звонила».

Советские пособия по воспитанию ребенка в неполной семье твердили, как заклинание: не скандальте с бывшими супругами, это травмирует ваших общих детей. Все равно скандалили. Интеллигенция, гордясь тем, что за волосы своих «экс» не таскает, соревновалась с ними в «перетягивании ребенка». Всем знакома ситуация, когда подросток живет то у мамы, то у папы, то у бабушки, научившись играть на их соперничестве.

Люди, установившие после развода нормальные отношения, вызывали по меньшей мере настороженность. Пришли с новыми супругами на дочкину свадьбу, руки друг другу пожали, а то и расцеловались… Подозрения возникают всяческие. Это же «шведская семья» какая-то, мерило аморальности в быту – в противовес «здоровой советской семье».

Гром грянул лет пятнадцать назад. Для тридцатилетних социальные потрясения времен перестройки совпали с кризисом середины жизни. Два фактора риска, сложившись, дали всплеск разводов. От оказавшихся вдруг чужеродными супругов, с которыми женились в эйфории всеобщего равенства, уходили за поддержкой к друзьям детства и вообще к «своим». Причем для одних своим мог оказаться человек, сохранивший прежние ценности, в то время как супруг ринулся в лабиринты бизнеса, для других – наоборот.

В то же время из массы со среднестатистической двухсотрублевой зарплатой выделился слой обеспеченных граждан, способных содержать не одну семью. И тогда вновь образовавшиеся «вторые» семьи начали строить отношения со своими бывшими по описанному выше «польскому» типу. Объединенными усилиями принялись тянуть общих (да и не общих) детей, выходя за границы своих законных обязательств.

Старшее поколение было шокировано перестроечными реалиями – клубами и выездными лагерями типа «Здоровая семья». Выезжали на юг и, исходя из эмиграционных целей и конфессиональных традиций, жили то общиной, то туристским палаточным городком. Дежурный папа и дежурная мама на весь выводок, где сходились и сводные братья и сестры, и новоявленные братья и сестры вновь поженившихся родителей. Да и в городе новая жена сидела с детьми мужа от первого брака, а то и бабушка приглядывала и за «своим» внучком, и за «новым» ребенком бывшей невестки, внутренне содрогаясь и крестясь, но в целом осознавая, что делает что-то богоугодное.

Конечно же, мы не мормоны какие-нибудь. У нас единобрачие, и многие сейчас венчаны в церкви. Но, с другой стороны, наши христианские обычаи предполагают более тонкое духовное родство. Если вы венчаны, то крещеный ребенок от прежнего брака вашего супруга – ваш ребенок. Ваш крестник – брат вашей родной, да и неродной дочери тоже (если, опять же, вы обвенчаны с ее отцом). Со всеми вытекающими родительскими и родственными обязанностями. К тому же мормонами нас делает социальная ситуация.

Отдавая ребенка на платное обучение по вполне подъемным для нас сегодня расценкам, можно с уверенностью прогнозировать, что чем ближе к диплому, тем больше потребуется затрат. Чего там ждать в будущем – неизвестно. Сможем ли потянуть? Значит, надо в интересах ребенка поддерживать отношения с отцом, бросившим семью. Чтобы помог, когда юридически будет уже не обязан платить алименты. Это ведь и в его интересах. Преуспевающим, стремящимся к карьере семьям приходится вчетвером хватать общего отпрыска за руки и за ноги и тащить за собой. Иначе, отставая социально (а это для подростка, находящегося между двух стульев, естественно), он потянет вниз уже две семьи. Престиж пошатнется и у отца, и у отчима: «сам-то, начальник, а парня пристроить не мог».

Единство цели заставляет объединиться, а ее благородство возвышает и дает возможность забыть о прежних неурядицах.

Что ж, по закону дети все равно наследники общего имущества, и людям среднего возраста уже сейчас приходится делать выбор: либо отгораживаться от «бывших» детей рамками «алименты – свидания», либо растить себе наследников, преемников своего дела. Вопрос тем острее, чем солиднее наследство. Вам, может быть, глубоко безразлично, кому достанутся серебряные ложки, а вот бизнес помимо прочего ставится в расчете и на то, что еще при жизни престарелого владельца его возьмет в руки наследник. И не пустит по ветру.

Конечно же, это все нюансы одной и той же социальной проблемы: нормальных мужиков на всех не хватает – это раз, и появился значительный слой самостоятельных женщин, способных содержать и мужа, и детей, – это два.

Моя деловая знакомая, не выдержав вечно валяющегося на диване доцента-философа, ушла к другому, а оскорбленный в лучших чувствах доцент скандально отсудил у изменщицы сына и потребовал с нее алименты. Она – финансовый директор корпорации. Оплачивает бывшему супругу с сыном расходы и на жизнь, и на отдых, и на зарубежные поездки, а вконец обнаглевший отец-одиночка воспитывает сына по своему образу и подобию и заявляет, что работать ему теперь вовсе нет необходимости. Собирает коллекцию бабочек, путешествуя в экзотические страны.

Откуда что берется? Это и веяния общемировой цивилизационной тенденции залетели к нам через распахнутое окно в Европу, Америку и разные восточные регионы. Да и вообще – начало третьего тысячелетия, разрушение прежних ценностей и установление новых для нас реалий.